Человек с улицы - Страница 9

Первое, что я увидел, заглянув в сумочку, — это фотография Массэ, сделанная, должно быть, уличным фотографом. На ней «моя жертва» была в строгом деловом костюме с папкой под мышкой. Он казался озабоченным, и я снова разглядел в его глазах тот блеск, который так потряс меня перед его шагом навстречу машине. Кроме фотографии в сумочке была косметика, деньги, документы и, наконец, связка ключей. Одним из них я и открыл входную дверь, торопясь поскорее затащить женщину в квартиру. Там я на ощупь нашел выключатель. Резкий свет заставил мадам Массэ зажмуриться. Затем она вяло, как только что прооперированный больной, приходящий в себя после наркоза, огляделась.

— А где же Жан-Пьер? — пробормотала она.

Я провел ее в гостиную. В гостиной было тепло, уютно. Коллекция маленьких флакончиков под мягким светом лампы заискрилась и засверкала. Мадам Массэ, бросив на пол свою шубку, спотыкаясь, добралась до широкого дивана, обтянутого желтым сатином с разбросанными по нему роскошными подушками, и рухнула вниз животом, уткнувшись лицом в подушку. Я поднял ее шубку, положил на кресло и подошел к женщине. Черное шикарное платье плотно обтягивало ее восхитительное тело; все в ней было прекрасно: линия спины, красивого рисунка возбуждающие бедра, тонкие предплечья, длинная шея с нежным пушком совсем светлых волос.

— Мадам Массэ…

И в этот момент я увидел всю сцену как бы со стороны: очаровательная женщина, лежащая на роскошных подушках, а на краешке дивана, точно лицеист, пришедший в гости к слишком красивой подруге семьи, — неуклюжий, скованный, обливающийся холодным потом американский полковник.

— Что же делать? — прошептал я.

Полумрак гостиной опьянял меня, царивший в ней запах наводил колдовские чары. Нас окружала полная тишина, было слышно, как бьется мое сердце. Я осторожно коснулся плеча женщины. Она ничего не почувствовала, оставшись совершенно безучастной к моему прикосновению.

Мне казалось, я знаю ее с очень давних пор.

— Скажите, мадам…

А впрочем, зачем настаивать? Она была в состоянии прострации, и следовало ждать.

На столе я заметил другую фотокарточку Массэ, в хрустальной оправе. На ней он снялся в теннисной форме. Этой фотографии было пять или шесть лет. Массэ смеялся, и смех изменял его лицо, делая почти неузнаваемым. Надпись, исполненная свободным и смелым почерком, пересекала белую рубашку: «Моей дорогой Люсьенн, от всего сердца. Жан-Пьер».

Не очень-то оригинально, но разве может быть оригинальным влюбленный мужчина?

Я взял фотографию со стола, чтобы получше рассмотреть ее.

Нехорошо я поступал. Но все же этот тягостный немой разговор с самим собой успокаивал меня.

Значит, ее звали Люсьенн.

— Люсьенн!

Собственное имя вывело женщину из гипнотического состояния, и, повернувшись, она взглянула на меня. К лицу ее, оттого что она лежала уткнувшись в подушку, прилила кровь.

Вглядевшись в меня, она страшно удивилась, потому что, наконец, осознала, что я незнаком ей.

— Кто вы?

— Меня зовут Уильям Робертс, полковник американской армии. Я должен поговорить с вами, мадам.

— Вы пришли по поводу дома?

— Дома?

— Ну, вы же, наверно, знаете, что Жан-Пьер строит красивые дома. С кр… круг… круглыми окнами. Только его сейчас нет.

Последние слова вызвали в ней какую-то непонятную тоску. Не ту, которая беспричинно нападает на пьяного человека, а настоящую, что причиняет душе нестерпимую боль.

— И может быть, он никогда больше и не вернется, — прошептала она.

Я вздрогнул.

— Почему вы так говорите?

— Уходя, он крикнул мне «прощай»! Прощай! О! Жан-Пьер, Жан-Пьер, мой любимый!..

Бурно зарыдав, она прижалась ко мне. Рыдания сотрясали ее тело с головы до ног. Пальцы ее больно вцепились мне в плечо, волосы щекотали лицо.

Я нежно обнял ее и принялся баюкать, как убаюкивают огорченного ребенка. И она затихла, успокоилась, только продолжала судорожно цепляться за меня.

Так прошло некоторое время, — мы не пошевелились. Я даже перестал дышать, чтобы не разрушить странного очарования этой минуты. Затем она тихо, так тихо, что я с трудом расслышал ее, прошептала:

— Я люблю тебя, любовь моя. Я знала, что ты вернешься. Я знала, что ты поймешь, что я не могу жить без тебя. Не могу, Жан-Пьер! Не могу!..

Я резко отстранился от нее. Ее голова безвольно качнулась, остекленевшие глаза были похожи на кукольные.

— Я не Жан-Пьер, мадам Массэ!

— Кто вы?

— Я уже сказал вам: полковник американской армии Уильям Робертс. Я…

По тому, как она смутилась, мне показалось, она вспомнила наш разговор.

— Ах да! Вы пришли по поводу дома…

— Нет, мадам Массэ, к сожалению, нет! Дом меня не интересует!

Но теперь она не услышала моих слов. Обнаружив, что я обнимаю ее, она рассердилась и с гневом воскликнула:

— Отпустите же меня!

Я отпустил ее, и она села.

— Извините, — пробормотал я, — у меня не было дурных намерений.

Мой удрученный вид, видимо, развеселил ее. Она рассмеялась.

— Дайте мне пить, меня мучает жажда.

— Что вы будете пить?

— Виски. Налейте в стакан много воды и положите побольше льда.

— Думаю, вам лучше выпить кофе.

— Я хочу виски!

— Хорошо, сейчас сделаю!

Прежде чем выйти, я усадил ее поудобнее, подперев со всех сторон подушками. Поза, в которой она замерла, была совершенно неестественной — она походила на человека, прошедшего курс таинственной подготовки к полету в космос. Опьянение физически утомило ее, и она задыхалась. Со столика-бара на колесиках я взял резной хрустальный стакан. Столик был щедро уставлен бутылками, в основном с виски, причем нескольких сортов. Я отметил, что большинство бутылок еще не начаты, и подумал, а не позваны ли к Массэ сегодня вечером гости. Мне мечталось о звонке в дверь, который бы избавил меня от грустных обязанностей.